– Этооченьгуманно, –сказал я.
И опятьмы виделисидящихповсюдуримских студентов.Они елисегоднячечевицу. И япочему-топодолгурассматривалкаждую группу.
– Ты,конечно, неотказался бык нимприсоединиться,– сказала Маринка.
–Возможно, –сказал я, – но якак-то обэтом не думал.
Мыотдохнулинемного вотеле ипоехали в Лувр.И провели тамполдня. Мывсе ходили исмотрели.Ходили исмотреливсех этихпрославленныххудожников. Имне былобольшей частьюскучно.
Кондиционерыв Луврепочему-то неработали, иот этогостановилосьеще скучнее.В зале, гдевиселпортрет МоныЛизы, былоособенножарко и душно.Околокартины,почтивплотную кней, толклосьполным-полностудентов,человек, наверное,пятьдесят, ивсе онирасстреливали“Мону Лизу”своимивспышкамипрактическив упор. Этобыло жуткоезрелище.
– Можноположить мнелед всодовую? –спросил я удевушки вбуфете Лувра.
– Я непонимаю, –сказаладевушка.
– Я хочусодовую сольдом.
– Япозову моегосупервайзера,– сказаладевушка.
Онасказалапарню,которыйработалрядом с ней,что нужна егопомощь. Онасказала это по-английски,и парень,когда онподошел ко мне,смотрел наменя весьманастороженно.
– Нужнапомощь? –спросил он.
– Япросто хочусодовую сольдом.
– Нетпроблем, –сказалпарень. Онповернулся к автоматам,налил мнесодовую встакан и поставилего передомной. –Что-нибудьеще?
– Мне ненужен второйстакан. Мнеуже дали содовую.Я просто хочуэто со льдом.
Пареньмолчасмотрел наменя.
– У тебяесть лед? –спросил я.
– Лед?
– Да, лед.У тебя естьлед?
– Да, вморозильнике.
–Пожалуйста,положи егомне всодовую.
– Тыхочешь, чтобыя положилтебе егопрямо в стакан?
– Да.
– Я незнаю, – сказалпарень, –можно ли этотлед кластьпрямо всодовую. Мыникогда такне делали.
– Тогдане надо, –сказал я. – Явыпью этотак.
Когдамы вышли изЛувра,Маринкасказала мне,что ей оченьвсепонравилось.
– А мнебыло немногоскучно, –сказал я.
–Почему? Япомню, тебе ив Мадридебыло скучно.
– ВПрадо?
– Да. Тытам такоенес, что мнебыло простонеудобноперед нашиминовымидрузьями.
– Что жея такое тамнес? – спросиля.
– А ты непомнишь?
– Нет.
–Во-первых, тысказал, чтодаешь Гойепоследнюювозможностьтебепонравиться.
– Да, янадеялся, чтоон мнепонравитсятам.
– Но онтебе непонравился, иты сказал,что всешизофреническиеего вещи тебявообще раздражают,какраздражаюттебя всешизофреники,которыеболеешизофреники,чем ты сам.
– Я таксказал? –спросил я.
– Да,Илюша, ты таксказал.
– Я пошутил.
– Нет,все этовыгляделовполнесерьезно.
– И тебеиз-за этогобылонеудобно заменя?
– Ты ещечто-то тамговорил.
– Что? –спросил я.
– Я ужене помню, –сказалаМаринка.
–Вспомни.
– КогдамыпосмотрелиЭль Греко, товсе уже с напряжениемждали, что тыскажешь еще.
– И ячто-тосказал?
– Да, тысказал: “То,что я раньшеприписывалплохомукачествурепродукций,оказалось замечательнымчувствомцветахудожника”.
–Здорово, –сказал я.
–Наверное, тыпросто устал– и сегодня, итогда, вПрадо.
– Нет, яне устал.Простокогда-тодавно япотратил, наверное,слишкоммногодушевных силна это, и,видимо, уменя что-топерегореловнутри.
Когда-тодавно мы всеотдавалиживописи многодушевных сил,хотя прямойдоступ к нейдля нас былсильноограничен имы довольствовалисьразглядываниемкаких-тослучайныхальбомов, ато и простопочтовыхоткрыток.
Мыловили любуюновуювыставку иобязательношли туда вденьоткрытия.Потому что наследующийдень ее моглиуже закрыть,а место, накотором онабыларасположена,сравнять сземлейбульдозерами.
Одна изпервыхмосковскихавангардныхвыставокоткрылась ввоскресеньеднем прямо вклубеинститута,где я работалтогда. И я,конечно, нестал ждать допонедельникаи поехал тудав воскресенье,наверное,потому, что ябылдостаточновысокогомнения обульдозерноймощи страны,в которой мыжили.
Я до сихпор помнюимена техдвенадцатихудожников,которыеповесилисвои работына стенахнашего клуба.Помню, какПлавинскийсиделсовершенносчастливоошалевшийоколо своейкартины,котораяназывалась “Вподкидногона ящиках”, ипринималпоздравления.Черездвадцатьпять летпосле этого,в Нью- Йорке,он почему-тоскажет, чтоне помниттакой работы.
Картиныпровиселитолькополдня. Икогда наследующийдень, впонедельник,я решил зайтитуда утром, яувиделабсолютнопустые залы.И толькосрезанныеконцысвисающих совсех стенверевокподтверждали,что все этонеприснилосьмне.
Спубличнымивыставкамибылопокончено надолго.И московскиехудожникистали устраиватьвыставки всвоихквартирах.
УРабина в егозагородномдоме мысмотрели всеэти еговосхитительные,почтичерно-белыекартины спокосившимисядомами накаких-томаленькихулочках.Улица Богородицы,переулокХриста… Иопять жепочти черно-белаяавторскаякопия“Джоконды”.
Кропивницкийу себя домапоказывалнам своиработы иприговаривал:“А вот ещетакая картина,а вот ещетакая…”
Часто ябродил по центруМосквы изаходил вбукинистическиемагазиныпроверить, непоявился лигде-то какой-нибудьновый альбом.Однажды яувидел вмагазине наКузнецкомМостугромадный альбомПикассо. И явсе ходил помагазину и рассматривалвсе полки ивитрины. Имой взглядвсе времясоскальзывалк этомуальбому. Нанем лежаламаленькаякартоннаятабличка сценой,превышающейв два разамою месячнуюзарплату. И явсе нерешалсяпопросить показатьмне его. Акогда явсе-такирешился, продавщицастрогоспросиламеня, собираюсьли я покупатьальбом илитолькопосмотреть. Ия сказал, чтоеще не знаю. Иэто, конечно, было