Бредовый суп - Страница 44

К оглавлению

сказалаСветка.

– Акакаяразница?

–Предполагается,что Гоголюможетпонравитьсяплохой фильм.

– А окаком Гоголевы все времяговорите? –спросилаМаринка.

–Который какгоголемходит, –сказалаСветка.

– Так неговорят, –сказал я.

– Как? –спросилаСветка.

– Так неговорят: “какгоголемходит”.

– А я и неговорила “какгоголем”.Откуда ты этовзял? Ясказала“гоголем”.

– Нет,нет, тысказала “какгоголем”.

– Какгоголем? Счего бы это?

– Незнаю. Я такуслышал.

– Сережа?– сказалаСветка.

– Вы обаправы, –сказалСережа.

– Но тывсе-такипосмотриэтот фильм, –сказала мнеСветка. – Вотувидишь, онтебепонравится.

– Думаю,что нет. А вотСереже ондолжен понравиться.

– Так, –сказалСережа, – азачемСережу-тообижать?

– Ага, –сказал я, –значит, длятебя это тожезвучитобидно?

–Конечно, –сказалСережа.

Мы недолго сиделив ресторанесо Светкой и Сережей.И когда мыпопрощалисьс ними, то решилипойти к себев отельпешком. Натротуарах идаже намостовыхсиделистуденты изРима и еличто-то. У них увсех былиодинаковыепакеты седой. И онивсе выгляделисчастливыми,свободными ибеззаботными.

Г л а в а 20

Онидолгоговорили втот вечер –мой отец и егостарый друг.Я уже легспать, а онивсе вспоминалио чем-тодавнем игромкосмеялись. Апотом онивдругперешлипочти нашепот, и ястал бояться,что смысл ихразговораможетускользнутьот меня.

– Я непонимаю,зачем ты этоподписал? –услышал яшепот отца.

– Онимогутзаставитьтебяподписатьвсе что угодно,– сказал другмоего отца.

– Онипытали тебя? –спросил отец.

– Онибили попочкам.Считалось,что так не остаетсяникакихследов. Ноэто былодалеко невсе. Днем насвыгоняли наработы, а поночам – надопросы.Следователименялиськаждый час.Они направлялимне яркийсвет прямо вглаза и всевремякричали: “Неспать! Неспать!” Этохуже всякойпытки, –шептал папиндруг. – Поверьмне, Зямочка,это хужевсякой пытки.

Ониговорилиочень тихо.Но не потому,что нехотели, чтобыя это слышал.Наверное, простобыло оченьстрашноговорить этогромко. Аможет быть,они думали,что я спал, ибоялись меняразбудить.

Но я неспал. Изапомнилкаждое ихслово.

Революционер

Париж, 19 августа 1997года

День унас началсяоченьнеспокойно,потому чтоМаринка с самогоутра сталаговорить мне,что мы пойдемв Лувр. А япопросил еепосмотреть,что говорятпутеводителио музееПикассо. Иона такобреченносказала, чтовезденаписано однои тоже: те, длякого имяПикассочто-то значит,не должныпропуститьэтот музей нипри какихобстоятельствах.И, конечно, мыпоехали туда,и я тамзастрялдовольно надолго.

Потоммы зашли вкакое-токафе, чтобыотдохнутьнемного иперекусить. Имы стали пить“Хейнекен”. Засоседнимстоликомсидела пожилаяфранцуженка.Она соткровеннымлюбопытствомпоглядывалана нас, и в концеконцов мызаговорили снею. Онапоинтересовалась,кто мы такие,и, когдаузнала, что мырусские,сказала, чтознает, чторусские любят“Хейнекен”. Еедед лечил отсифилиса известногорусскогореволюционера.И дедпознакомилсяс ним в кафенапротив. Итам до сихпор на одномиз столиковтабличка естьо том, что онтам сидел ипил“Хейнекен”.

Ее дедрассказывал,что этомурусскому оченьнравилсязнак“Хейнекен” –краснаяпятиугольнаязвезда, и онговорил, чтовот подлечитсвой сифилиси поедетобратно в Россиюделатьреволюцию итогда этузвезду вРоссии будутвездерисовать.

– Всерединешестидесятых,по-моему, –сказала нашафранцуженка,– Хейнекенпоменял цвет своейзвезды набелый, потомучто многие сталивосприниматьее как символкрасных.

– Апотомкрасныеобещалиисправиться,– сказал я, – иони поменялицвет обратно?

– Да, –сказалафранцуженка.– Этотрусский рассказывалмоему дедупро своитеории о революциях.Он говорил,чтореволюция –это самоепростое делона свете, идля того,чтобысовершить переворот,надо иметьвсегонесколькочеловек скрепкимиглотками ихитрымимозгами,чтобыподбить наэто парусотен солдатили матросов.А вот что онсчиталтрудным, так этото, какудержаться увласти. Онсказал как-тодеду, что унего естьнесколько хорошихмыслей наэтот счет, изасмеялсяпри этом такгадко, чтодедусделалось непо себе.

– Могусебепредставить.

– Вы небыли в этомкафе? –спросиланаша француженка.

– Нет, –сказал я.

– Тамвкуснокормят.

– Я нелюблютаблички. Уменя от нихаллергия обостряется.

– Этогореволюционеразвали покличке, даже когдаон сталбольшимчеловекомтам, у вас вРоссии. Этобыла еготюремнаякличка? – спросиламояфранцуженка.

– Я незнаю, – сказаля. – Наверное.Многих такзвали. И такили иначе этиклички были связаныс ихуголовнымпрошлым.

– Звалитак против ихволи?

– Нет,почему же.Они, по-моему,даже идокументывсе такподписывали.

– Апочему?

–Почему? А вРоссиивсегдауголовникибыли окруженыореоломромантики.Ну, как у вас, уфранцузов, –революционеры.Вот как можнообъяснить,почему вы такреволюционеровпочитаете?

– Незнаю, – сказалфранцуженка.

– Ну воти я не знаю, –сказал я.

Ядействительноне знал, какей этообъяснить.Ведь в Россиимногиеизвестныепесни самыхлучшихбардов были оромантикеуголовногомира. Чегопосле этогоудивляться,что долгоевремястранойуправляли людис уголовнымикличками.Прямо и междусобой, и ссамыхвысокихтрибун так покличкам всехи звали.Толькополагалосьеще добавлятьслово“товарищ”. Идля них это,наверное, звучалооченьсолидно.

Мыехали натакси вотель, ирусскийшофер взялсяпоказать намдевушеклегкогоповедения на St. Denis.

– НаМонмартре тоже самое,тольконемногопохуже, –сказал он. – Вызнаете, у насклиенты не