Бредовый суп - Страница 55

Сегодня Деньжелезнодорожника,и у Илюшиесть длинныйтост по этомуповоду.

Всеповернулисько мне.

– Да, –сказал я, – вРоссиисегодня Деньжелезнодорожника.Первоевоскресеньеавгуста. И явам могу многочегорассказатьоб этом. Ипрежде всего потому,что я сампочти чтожелезнодорожник.В какомсмысле? Ну,например, яучился в школеОктябрьскойжелезнойдороги.Почему онатакназывалась? Апотому, чтоони переименовалиНиколаевскуюжелезнуюдорогу вОктябрьскую.А наша школастояла околовокзала вМоскве, и мнепришлосьдесять лет писатьна своихтетрадках:ученикашколы Октябрьскойжелезнойдороги. Вобщем-то, всебыло,наверное, какво всехдругихшколах. Тольконашиконтрольныепочему-топроверяли надругом концеэтой самойдороги. ВЛенинграде.Ну, вы меняпоняли,конечно. Этопо-старому – вЛенинграде.Ленинград-то,я слышал, давноуже вВолгоградпереименовали.Потому что онстоит наВолге.

Вот тутменя Мирапоправляет.Оказывается,Волгоград на Невестоит.

Ну, ну,ну,обрадовались.Думаете, яВолгу от Невыотличить немогу? Да нет,ребята, яшучу.

А вот вшколе этойшутить нам неразрешали. Училкиу нас быливсе оченьстрогие. Чтозначитстрогие? Ну,не улыбались,что ли,никогда. Хотяу нас в школевообще-тоникто неулыбался.Кроме меня, конечно.За что мнездороводоставалось.А у них,знаете,простоположено такбыло. Вродебы как частьюих учениябыло. Неулыбаться никогда– и все тут.

Помните,конечно,какие былифотографии вРоссии.Никогда тамникто неулыбался.Даже насвадьбе – лицау всех былисуровые, какна похоронах.Ну, если быеще только ужениха. Нотут, буквальноу всех. Да ещестояли все,прямо как постойке“смирно”.

А еще яиграл в Домекультурыжелезнодорожников.Нет, про бриджмы тогда ещеничего незнали. Аиграл я там воркестре.Собиралисьмы два раза внеделю ииграли себе вудовольствие.Но за это должныбыли на Деньжелезнодорожникаконцерт дать.

А наконцерте нампросто так воткакую-нибудьнеоконченнуюсимфонию Шубертане давалидаже начать.Надо былосначалапесню о вождеисполнить.

Помню,приходят кнашемудирижерудвое молодцови говорят:

–Слушай, –говорят, –старик,сыграй, это,песню овожде.Просим, тебя, –говорят, –по-хорошему.

Адирижер у насбыл такойзамечательный.В прошлом –скрипач.Лауреатмеждународныхконкурсов. Всерединетридцатых насвою беду ина нашесчастьеоказался вРоссии. Мывсе его,конечно,очень любили.

Ну таквот,молодцы-тоему иговорят:

–По-хорошему, –говорят, –тебя, это,просим. И чтобыты соркестрантамиподпевал,значит.

– Нет, –говорит нашдирижер, –этого ненадо. Пожалуйста.

Амолодцыговорят:

– Ну,тогда песню овожде, это, схором будешьиграть,старик.

– Ну,пусть схором.

И пришлосьиграть схором. Безединойрепетициисыграли всамом ихлогове – вКремле. И получилосьпростошикарно.

Басытак, знаете,началиобстоятельно:

–Вооо-ождьнаш.

Иженскиеписклявочкитаккоротенько:

– Вождьнаш!

И опятьбасы:

– Этовесны-ы-ы ...

Что тамтакое весны –уже призабыл,но точно помню,что про веснучто-то было. Итут опять писклявочки:

– Этовесны...

Тоесть, как бысогласныбыли, что, мол,это, действительно,что-то тамвесны.

И тутмужикиначали ислева, исправаголосить.Слева:

– Нааааа-аш!

Исправа ещестрашнее:

–Нааааааааа-ашдорогой.

И опятьслева:

–Дорогой нашвооооооооооо-ождь!

Крепкиемужики в хорестояли. И посценарию, чемближе кконцу, темсильнее онидолжны быликричать. Икогда уже,казалось бы,все силы онисвои положилина крик этот,на сценупаровозвыкатили. Ана грудипаровознойгромадныйпортрет вождякрасовался. Итут женскиеписклявочкиначалипаровозныйгудокизображать. Вэту минутувсе и насцене, и взалеповернулисьв сторонуправительственнойложи. А там сиделкакой-то прыщболотный. Иначал он аплодироватьи эдакодобрительноголовой кивать.И все началиаплодировать,потому что этиженскиеписклявочкинеобыкновенноздоровопаровозныйгудокизображали. Ивсе этовместеозначалоабсолютноеторжество реализмав искусстве.

Сразуже послегудкапаровозного,не давая никомуопомниться,на сценупионерывыбежали. Ну,не однипионеры,конечно, тамбыли. В тотраз пионеровне хватило.То есть,пионеров-тобылопоначалумного. Нопотом, когдаих тамАнтонинаКонстантиновнапроверила(которая уних в Кремле поработе сдетьмиглавная была)и всех мальчикови девочек севрейскимимордашками домойотправила,вот тогда-тоуже комуугоднопионерскийгалстук нашею сталивязать. Тромбонистанашегоуговорили. Аему уже хорошоза сорокбыло. Так егопобрили,постригли наскорую руку –и, благо онбылмаленького роста,ничего,знаете,сошло.

Пионерыэтимаршировалипо сценеколоннами, ав самом концеповернулиськ прыщу болотномуи впионерскомсалютезамерли.

И тутна сценувывелилошадь. А налошади сиделвождь. Ну, конечно,это был невождь, аартист,загримированныйпод вождя. Новсе равно вседолжны быливстать сосвоего местаиаплодироватьвождю. И хотявождь-то небылнастоящим, аплодироватьполагалосьпо-настоящему.Вот тут-то ибыло однотакое тонкоеместо. Сколькоже временинадо былоаплодировать?Ясно былотолько, чтоаплодироватьнадо долго.Но, вот, какдолго –никакихинструкций наэтот счет небыло. Когдапрошло пять,десять минут,тогда никтодаже и непомышлялдумать о том,чтобыостановиться.А вот черезполчасанарод ужепросто-напростоустал. Но всеравно никтоне могпозволить себетак вот, безвсякойкоманды,сесть на место.Иединственнаянадежда увсех была наэтого прыщаболотного изправительственнойложи. Но унего тожеположениенезавидное было.А вдруг,когда онсядет,какая-нибудьгруппаидиотовзазевается ибудет стоятьи аплодировать.Нет, такогодопуститьбыло нельзя.Поэтому он