Сознакомогофото кто-то
Наменя смотритс грустнойулыбкой.
Проушедшие ввечностьмоменты,
Гдемы все наполжизнимоложе,
Вновьстрочиткинолента скем-то
Тем,кто всехостальныхмне дороже.
Там,степноюжаройперегретый,
Ветерволосы чьи-товзъерошил
Вочень жаркоелето где-то
Втом счастливомбезрадостномпрошлом.
Исверкаяветвейпозолотой,
Мнеприветливопальмакивает.
Подавляядремоту,что-то
Этолето о томвспоминает.
Яиграюпечальнуюноту,
Явеселуюмучаюскрипку,
Сознакомогофото кто-то
Всепрощает мне сгрустнойулыбкой.
Г л а в а 23
– Что этозагудело? –спросилаМаринка.
– Я незнаю.Наверное,парус, –сказал я. –Очень быстроидем.
– А мы неперевернемся,как те вчера?
– Нет, недолжны.
– Тыуверен?
– Нет, –сказал я.
Ветербыл не очень сильный.Но подняласьволна, и насстало заливатьна каждомгребне.
– Мне этопересталонравиться, –сказала Маринка.– Давайповернемобратно кберегу.
– Хорошо, –сказал я. – Get ready to jibe.
– Не надоникаких jibe, –сказалаМаринка. –Давай повернемобратно кберегу.
Обратноеинакомыслие
Париж–Нью-Йорк,24–25 августа 1997года
Утроммы решилипоехать наблошиныйрынок. Ввагоне метрок нам подселмужчина исказалпо-русски,что он араб ичто он училсяв московскомуниверситетенафизическомфакультете. Имы сразунашли с ниммного общихзнакомых.
– Скорои физика, иматематика уних закончатся,– сказал он.
–Почему? –спросил я.
– А вотесли ты измиски ешь иешь, ешь и ешь,может такоебыть, чтобыэто незакончилось?
–Наверное,нет.
– Ну вот! – сказалнаш новыйзнакомый.
Россиюон ругал зато, что тампорядка нет,и я с нимсоглашался. Апотом, безкакой-либо заметнойпаузы, онпереключилсяна Америку истал ееругать оченьсильно.
– УАмерики нетбудущего, –сказал он.
– Вы такдумаете?
– Если тызданиепостроил, апрофундаментзабыл, можетздание безфундаментастоять?
– Нет.
– Ну вот! –сказал он.
Училсянаш новыйзнакомый вМоскве вконце пятидесятыхгодов. Асейчасвозвращалсяиз Канады,где был наконференции.А завтра собиралсяуже в свойКаир лететь.
–Американцы, –сказал он, –конференциюустроили, ноим этосовершенноне нужно.
–Почему? –спросил я.
– А вотесли тыпреподаешь вшколе физику,а тебе завтранадо наоперациюложиться ижена тебябросила.Будешь тытогда офизике думать?
– Нет,наверное.
– Ну вот! –сказал он.
Ввагоне сталошумно, и нашзнакомыйвосстанавливалдыхание.
–Америкувообще никтоне любит, –сказал он черезминуту.
– Разве?
–Конечно. Вотесли у тебячетверодрузей и тыодного избилв кровь, увторого женуотбил, утретьегоденьгиодолжил и неотдаешь, апрочетвертогогадостиговоришь накаждом углу, –будут тогдатебя твоидрузьялюбить?
– Нет,наверное.
– Ну вот! –сказал он. –Дляамериканцевденьги – этосамоеглавное.
Тут яуже с нимсогласился исказал, что,мол, деньги –это самоеглавное. И оноченьобрадовался,что я с нимсогласился.
А наблошиномрынке он всеспрашивал,сколько чтостоит, иругал всехподрядсильно, чтовсе оченьдорого. И яслышал, какон говорилпродавцушелковыхплатков, чтодесятьдолларов заодин платок –это безумнодорого. Апродавецстоял насвоем и говорил,что этосовсем недорого.
–Хорошо, –сказал араб, –если я будупродавать тебеяблоко задесятьдолларов –это будет нормальноили дорого?
– Этобудет дорого,– сказалпродавец.
– Ну вот! –сказал нашараб.
Намскоронадоелобродить поэтому рынку.Но все-такичто-тохотелоськупить.Барахла тамбылонесметноеколичество,но глаз остановитьбыло не начем. Яобратилвнимание накакой-тоафриканскийстул.
– Сколькостоит? –спросил я удевушки.
–Четырестафранков, –сказала она, –но только тебея отдам егоза тристапятьдесят.
– Этоужепоследнийстул, – сказалее напарник, –и завтра ейпридетсяопять лететьв Африку. Гдеона будетпокупать этистулья за тристафранков,чтобы иметьдоход всегодвадцатьфранков,потому чтоеще тридцатьфранков – этонакладныерасходы.
–Сколько выможете датьза него? –спросила девушка.
– Мыможем датьпятьдесятфранков, –сказала Маринка.
В итогемысторговалисьна двухстахфранках. Итеперь этотафриканскийстул изПарижа стоиту нас вМиллбурне вгостиной. Нетакой ужудобныйоказался,правда. Мира недавнона него сестьпопробовалаи свалиласьтут же.
Мысделалиполный кругпо рынку ивернулисьопять кплаткам.Продавец –африканец –сначалазаговорил снами по-французски.Но когда мыему ответили,легко перешелнаанглийский.
– Я немогуотличитьшелковыйплаток отсинтетического,– сказал яМаринкепо-русски.
– Тем неменее, этошелковыйплаток, –сказал пареньна чистомрусском, – и ядам вамхорошую цену.
Пареньоказался измосковского “лумумбария”.
–Откуда вы? –спросил он.
–Нью-Йорк, –сказал я.
– Боже, –сказалпарень.
Вотправильнолюди говорят,что наблошиномрынке всегдаможновстретитьмного русских.
Вечерому нас былпрощальныйобед со Светкойи Сережей. Мыпросидели вкаком-тонебольшомкафедопоздна ивыпили многовина. И всесначаласожалели, чтоотпускподходит к концу.Но когда ясказал, чтомне ужехочется домой,то и всесталиговорить, чтодомойхочетсяочень сильно.Но вот сразувыходить наработу нехотелосьникому.
Светкасообщила нам,что онаговорила сосвоимфранцузом потелефону ичто онпередавалнам всемпривет.
– Мы необидели егосвоиминаскоками? –спросил я.
– А мнекажется, что этоон насобижал, –сказал