Послесырногорынка мыпоехали в Волендам.Зашли впервое жекафе вгороде, а потомпроехалинемногодальше изапарковалисьоколонабережной.
Мы селина маленькуюскамейку истали любоватьсяна лодки,стоящие наводе рядом снами. Сразуоткуда-тоналетелиразныемаленькиептички, исреди нихбыло многосамых обыкновенныхворобьев,которых мыдавно уже невидели. Якупилкакой-тобублик, и мысидели икормили этихголландскихворобьев. Аони совсемосмелели иборолисьдруг с другомза хлебныекрошки прямоу наших ног. Имне пришлоськупить ещеодин бублик.
Мыпошлибродить понабережной,свернули намаленькуюулочку, накоторой былиодни сувенирныемагазины, изашли,наверное, вовсе. Инакупили,конечно,много всякойерунды.
Ближе квечеру мывернулись вАмстердам, ксебе в отель,переоделись,спустилисьвниз и зашлив “The Lounge” перекусить.Мне даликопченыхугрей с лососинойнаподжаренномхлебе скаперсами и кольцамикрасного лука.Потом мыстали питьчай и съелимного их домашнейвыпечки.
Мывышлипогулять ипереходилиот одной площадик другой. И накаждой из нихвыступалиуличныеартисты.
Вскоремы вернулиськКраснопольскомуна Дам. Тамбылоособенномного народу,и мы увиделинеобыкновеннояркуюдевушку,котораятанцевалакакой-тоиспанскийтанец. Мы долгостояли там исмотрели, какнаша Кармен очаровывалапублику. Ей,конечно,бросали большеденег, чемдругим. Ябросилдоллар в ее сумку,и в этотмомент оназакончилатанцевать. Ия сказал ей,что оназдоровотанцует. Онапосмотрелана меня оченьпронзительно,и мнепоказалось,что она своимвзглядом просверлиламеня всегонасквозь. И ясталрасспрашиватьее, кто она иоткуда, и узнал,что онаучится вАмстердаме иподрабатываеттам же, вуниверситете,а летом,когда там всезакрывается,она танцуетздесь. “Это моялетняяработа”, –сказала онамне.
– Илюша! –крикнулкто-то совсемблизко отнас.
Яобернулся.Это былиСветка сСережей.
–Привет, –сказал намСережа. – А этоБорис, мой одноклассник.Борис… а побатюшке, кактебя, ты ужсам скажи.
–Просто Борис,– сказалБорис.
–Марина, –сказалаМаринка.
–Привет,просто Борис,– сказал я.
–Здравствуйте,– сказалБорис.
– Гдетут можнопосидеть? –спросилаСветка. – Я устала.
– Я тоже, –сказалаМаринка.
– Пошлик нам вКраснопольский,– сказал я, – у настам оченьуютный бар.
Мывернулись вКраснопольскийи сели за столик“Golden Palm Bar”.
– А мысегодняходили наконцерт ислушали Шнитке,– сказалаСветка.
– Ну икак? – спросиля.
– Мнеоченьпонравилось,– сказалБорис.
– А мненепонравилось,– сказалСережа.
–Почему? –спросил я.
– А явообще нелюблю этуабстрактнуюмузыку.
– Значит,тебе надопочащеслушатьразную музыку,тогда тыначнешьчто-то в нейпонимать, – сказалБорис.
– А ты вней что-топонимаешь?
– Да, иэто дает мневозможностьполучать от музыкиудовольствие.
– Я тожеполучаю отмузыкиудовольствие.Но не оттакой.
– А откакой? –спросилБорис.
– МненравитсякраковякСтаровольского.
– А чтоэто такое?
– Э-э, –сказалСережа, – тыдаже незнаешькраковякСтаровольского?
– Если яне знаюэтого,значит, этокакая-то ерунда.
– Длятебя. А дляменя это –хорошаямузыка. А длятебя Шнитке –это хорошаямузыка. А дляменя – этоерунда. Тебенравитсяодно, а мне –другое.
– Нет,нет, нет, –сказал Борис.– Дело не в том,что намнравитсяразнаямузыка. Делов том, что тебене нравитсякакая-тоопределеннаямузыка толькопотому, чтотвоймузыкальныйвкус недостаточноразвит.
– Надоли мнепониматьтебя так, чтоты считаешьмои вкусынизменными, асвои –возвышенными.
– Этозвучит грубо,но я быответилутвердительнона твой вопрос.
– Мнеэтонисколько некажетсягрубым, – сказалСережа. – Япросто непонимаю,почему ты ставишьсвои вкусывыше моих.
–Потому чтомузыка,котораянравится мнеи не нравитсятебе,нравится ещеочень многим.Тем, ктокое-чтопонимает вмузыке.
–КраковякСтаровольскоготоженравитсямногим.
–Возможно, –сказал Борис.– Но онинаверняка непринадлежат,скажем так, ккругумузыкальнообразованныхлюдей и уж,тем более, кмузыкальнойэлите.
– Ну ичто? Элитеможет что-тонравитьсяили ненравиться попричинамвесьмаразным изачастуюничего общегоне имеющим смузыкой.
– Что жеэто могутбыть запричины? –спросил Борис.
– Мода,личные вкусы,политика,реклама, –сказалСережа. –Авторитеты,знаменитостии те, которыераздаютразличныепремии,оказывают оченьбольшоевоздействиена всех. Иесли кто-тоне подверженэтимвлияниям, тоэто не означает,что у негоиспорченныйвкус. Нет нинизменных, нивозвышенныхвкусов. Естьразные вкусы.
– А ядумаю, чтоесли нектопринадлежит,скажем, кмузыкальнойэлите, то этозначит, что унегоотличноемузыкальноеобразованиеи все такоепрочее. А этоговорит отом, что онразбираетсяв музыке, и еслиему кажется,что у тебянизменныевкусы, тонадо емуповерить.
– Тебеэто кажетсяочевидным?
–Конечно.
– А есликому-то изэлитынравитсякраковякСтаровольского,будет литогда этоозначать, чтоте, кому ненравитсякраковяк,ничего непонимают вмузыке?
– Нет,нет, нет, –сказал Борис.– Это совсемдругое дело.Если элита неединодушна всвоем мнении,то этозначит, чтоэто спорныйвопрос иоднозначнона него ответитьнельзя.
– В этомслучае уженельзясказать, чтоя чего-то непонимаю?
–Выходит, чтонельзя. Ноесли всягруппа единодушна,тогда ужеможно таксказать.
– А еслисегодня всяэлитнаягруппаединодушна водном, а